Русские чиновники и деревня.

Много мне в жизни приходилось встречать людей разных положений, сословий, многих знать и говорить с ними – крестьян, купцов, вельмож, министров…

И сколько было среди них людей недовольных, озабоченных. Перед этими русскими людьми все другие были виноваты. Они как бы сочиняли эту виновность. А зачем это было им нужно – никому неизвестно.

 К.Коровин. Пейзаж (У изгороди). 1919

Они возводили и сплетали друг на друга всяческие небылицы. Но больше всего они жаловались со скорбью и негодованием на тяготы русской жизни.

Я всегда удивлялся  этой особенной черте их характера и не мог уяснить – почему они находили удовольствие в постоянном брюзжании.

Русскую жизнь они представляли себе такой, какой она никогда не была. И людей не было таких уж плохих, какими их воображали.

..Сановники, патриоты. Лица какие серьезные. Казалось, они никогда и не улыбались. И водку даже пили деловито и серьезно,  как будто лекарство принимали. Да и, конечно, человек всегда в делах. Спросишь его:

 - Чем вы, Федор Владимирович, озабочены так?

 - Да как же, мне сегодня для чиновников министерства обед надо устраивать. Пельмени тысячу штук , заказал. Вино выбрать надо, закуску. Надо сообразить, из бюджета не выйти. Тоже разный народ есть. Закусывает  - кильки накладывает, сардинки тоже. Ест, как кашу. Ну, сделаешь замечание – так недоволен, обижается. Вольнодумства много. Послушания нет.

О любви, искусстве и деньгах...

У меня был Ге, говорил об Христе, о любви и проч. Да, правда, о, любовь, это многое – но о деньгах он как-то отвернулся. Увы, бескорыстность не в тех, кто о ней говорит, а в тех, кто об ней не думает, во мне нет корысти. Я бы, действительно, хотел петь красками песню поэзии, но я не могу – у меня нет насущного. А если я буду оригинален, то и не пойду по ступенькам признания и поэтому принужден быть голодным.

11 мая. Только искусство делает из Человека Человека. Неправда, христианство не лишало человека чувства эстетики. Христос велел жить и не закапывать таланта. Мир языческий был полон творчества, при христианстве, может быть вдвое.

Первая встреча с Мамонтовым. Испанцы!



Портрет хористки. 1887

Как-то Поленов пригласил меня к Савве Ивановичу Мамонтову.

За вечерним чаем, где были Васнецов, Поленов, Репин, я увидел впервые Мамонтова – особенного человека. Он был веселый, простой.
- Пойдемте в мастерскую, - предложил Савва Иванович.  – Я вам покажу портрет одного испанского художника. Вот Илья Ефимыч видел и говорил, что испанцы молодцы в живописи: все пишут ярко, колоритно.

Смотрю, а в мастерской  на мольберте стоит мой этюд – голова женщины в голубой шляпе на фоне листьев сада, освещенных солнцем. Этот этюд взял у меня раньше Поленов.

- Да, - сказал Репин, посмотрев мой этюд. – Испанец! Это видно. Смело, сочно пишет. Прекрасно. Но только это живопись для живописи. Испанец, правда, с темпераментом…

О промышленно-художественной выставке в Нижнем Новгороде 1896 года

Большое здание Северного отдела.

Павильон Крайнего Севера.   Фотография. 1896

На днях выставка открывается. Стараюсь сделать в павильоне то впечатление, то чувство, которое я испытал там, на Севере. Вешаю необделанные меха белых медведей, ставлю грубые бочки с рыбой, кожи тюленей, шерстяные  рубашки помор, морские канаты, якоря, яруса, снасти,  крючки, челюсти кита,  длинные шкуры чудовищ белух. Думаю, как бы передать этот особенный запах океана и скал. Из бочек вынимают мох, который я привез с собой, и кладут его под пол павильона. Самоед Василий, которого я тоже привез с собой, уже выпил, он тоже старается; меняет воду в оцинкованном ящике, в котором сидит у нас милейший тюлень, привезенный с Ледовитого океана и прозванный Васькой. Самоед Василий кормит его живой плотвой и сам ее ест, кстати; плотву вынимает из ведра, показывает ее тюленю, кричит перед ним "Ур, ур, ур…а, а, а". Тюлень так чудно подражает и быстро проглатывает рыбу.

Вечер в Охотино...

Зимние сумерки. 1916

Камин пылал, веселил всю большую комнату дома моего – мою мастерскую.

На больших фарфоровых вазах горело золото контрастами с темно-синими высокими окнами и розовым штофом драпировок. Большие тени ложились от шкафов и стола по деревянным сосновым бревнам мастерской. Силуэты огромных елей торжественно глядели в окна. Горизонт далеких лесов был таинственен…

Как прекрасна Россия, какая музыка в образе твоем, в холмах твоих, в дорогах, бегущих туда, туда, где будто счастье. Там, за этой далью, другая жизнь. Там что-то оставлено, забыто, что-то манит, зовет несбыточной радостью, родной, ласковой, чудесной, которой не было в жизни, но будет, будет, подожди.

О Мише Врубеле...

М.А.Врубель, 1900-е

Как-то летом у Врубеля, который жил со мной в мастерской на Долгоруковской улице, не было денег. Он взял у меня 25 рублей и уехал. Приехав вскоре обратно, он взял большой таз и ведро воды и в воду вылил из пузырька духи, из красивого флакончика от "Коти". Разделся и встал в таз, поливая себя из ведра. Потом затопил железную печь в мастерской и положил туда четыре яйца и ел их с печеным хлебом. За флакон духов он заплатил 20 рублей.

- А чудно, - говорю я ему. – Что же это ты, Миша…

Он не понял. Это было будто так необходимо. Раз он продал дивный рисунок из "Каменного гостя" - Дон Жуан – за 3 рубля. Так просто кому-то. И купил себе белые лайковые перчатки. Надев их раз, бросил, сказав: "Как вульгарно…"

Про политику

Москва, 17 октября 1905 года. Манифест Государя. Россия отныне конституционная монархия. Самодержавие ушло в историю. Объявлены свободы. Государственная дума получила законодательные  права.

К.А.Коровин, 1900-е

И ликовала Москва. Народ вышел на улицу, никто не мог усидеть дома, поздравляли друг друга, целовались, словно  Пасха.

Вскоре приступили к организации выборов в Государственную думу. Ищут, стараются выбрать умных, мудрых людей.

Россия жила в празднике резона и обновления, где чувствовалось братство и сознание взаимного добра.

Впереди правда, свет и жизнь.

Но недолго длилась эта бодрость. Как бы чья-то посторонняя воля, какой-то "человек за забором" начал свою разрушительную работу; клеветал, лгал, ссорил, натравлял…

Послали с Федором Шаляпиным записку Валентину Серову

"Дорогой, Антось*,

Костя у меня, я сегодня утром приехал с Питера. Может, ты свободен. Сделай нерукотворное счастье – прибудь ко мне. Очень я соскучился по тебе.
                  
Целую, Федор"

Дом Ф.И.Шаляпина на Новинском бульваре в Москве

*Так уж повелось, что Валентина Александровича Серова все окружение называло  Антоном.

Закулисные страсти, или о том как мы начинали…

К.А.Коровин. Испанский кабачок. Эскиз декорации III картины II действия для
постановки балета Л.Минкуса "Дон Кихот"

Первый балет, для которого мы работали костюмы и декорации, был "Дон Кихот". Удивительно, что, несмотря на вопль газет, "декадентство на образцовой сцене", балет шел при полных сборах. Артисты не желали надевать мои костюмы, рвали их. Я ввел новые фасоны пачек, вместо тех, которые были ранее, похожие на абажуры для ламп. Пресса, газеты с остервенением ругали меня: "декадентство". ..Прекрасный артист Малого театра  Ленский, считавший себя художником и знатоком, писал в "Русских ведомостях": "Импрессионизм на сцене Императорского театра", причем слово "импрессионизм" бралось, похоже, как ругательство, так же, как и "декаденство".

На даче или молодая вдова в китайском халате...



На даче. 1895

Май… Погода чудная. Жара. Снял дачу в Кунцеве. Переехал. Ну, чудно. Садик, терраска, в саду сирень в цвету, тополя. Запах какой, аромат! Вечер, соловьи поют. Господи, до чего хорошо. Знаете, устраиваюсь, мебель привез, кабинет маленький делаю, раскладываю на столе книги, тетради с ролями, повесил календарь, лампу поставил, чернильницу. В спальне окошко завесил тарлатаном – от комаров. В столовой круглый стол с буфетом. Все это расставляю. Посуда. А на кухне Авдотья все тоже хлопочет, готовит. Тепло. Чудный майский день. Чтобы было удобней и не запачкать платье – снял и надел кимоно сестрино – из корзины достал. Голову повязал. Устал. Вышел на террасу. Смотрю: прелестно. Так рад. 

У соседней дачи тоже терраса видна, тоже сад. Только дача больше моей – новая. Моя старенькая, у крестьянина снял. Сел это я на террасе, Авдотья мне молоко подала, я его с хлебом. Чудное молоко. Господи, думаю, до чего хорошо, после всего – Москвы, театров, репетиций, этой зимы огромной… Тишина, птички поют и воздух, воздух какой. Думаю: как хорошо купаться в Москве-реке – купальни, вода теплая.