 |
|
А.Цорн. Автопортрет
|
Ко мне приехал из Парижа мой приятель художник Цорн и остановился у меня. Поленов познакомился у меня с Цорном. В то время Цорн был в славе. Мы поехали вместе обедать к С.И.Мамонтову. Когда за обедом подали уху из стерляди – кусок большой рыбы лежал в тарелке, в прозрачной ухе, Цорн смотрел и не ел. Он испугался, побледнел и спросил Поленова, который сидел рядом с ним:
- Что, не змея ли это?
Как мы ни уговаривали его, что это рыба, - Цорн не ел.
Тут же за столом сидел огромного роста итальянец, тенор Таманьо. Он услыхал про змею и тоже испугался и сказал:
- Остия! Это невозможно…
Как мы ни уговаривали, брали все в ложку кусок стерляди, показывали – "вот видите" - и клали в рот рыбу, ни Цорн, ни Таманьо не могли есть.
- Что, не змея ли это?
Как мы ни уговаривали его, что это рыба, - Цорн не ел.
Тут же за столом сидел огромного роста итальянец, тенор Таманьо. Он услыхал про змею и тоже испугался и сказал:
- Остия! Это невозможно…
Как мы ни уговаривали, брали все в ложку кусок стерляди, показывали – "вот видите" - и клали в рот рыбу, ни Цорн, ни Таманьо не могли есть.
 |
|
К.А.Коровин
Портрет С.Н.Голицыной. 1886
|
Цорн, я и Поленов были приглашены на вечер к князю Голицыну. Кажется, он был в это время губернатором Москвы. Князь сам приехал и пригласил Цорна и нас. Его жена, Софья Николаевна Голицына, рисовала и писала красками. Народу на вечере было много, много дам света. Приехали посмотреть знаменитого художника иностранца.
За большим круглым столом расположились гости за чаем.
- Теперь такая живопись пошла, - говорила одна дама. – Ужас! Все мазками и мазками, понять ничего нельзя. Ужасно. Я видела недавно в Петербурге выставку. Говорили, что это импрессионисты. Нарисован стог сена, и, представьте, синее.. Невозможно, ужасно. У нас сено и, я думаю, везде – зеленое, не правда ли? А у него синее! И мазками, мазками…
Знаменитый, говорят, художник-импрессионист, надеюсь, у нас их нет, и слава Богу.
Я смотрю – Цорн как-то мигает.
- Да, но Веласкес импрессионист, сударыня, - сказал он.
- Неужели? – удивились дамы.
- Да, и он (Цорн показал на меня) – импрессионист.
- Да, что вы. Неужели? – вновь изумились дамы. – А портрет Софи написан так гладко!...
Дорогой до дому Цорн спрашивал меня:
- Это высший свет?
- Да, - говорю я.
- Как странно…
Цорн молчал. А на другой день утром он собрал свои чемоданы и уехал к себе в Швецию.
За большим круглым столом расположились гости за чаем.
- Теперь такая живопись пошла, - говорила одна дама. – Ужас! Все мазками и мазками, понять ничего нельзя. Ужасно. Я видела недавно в Петербурге выставку. Говорили, что это импрессионисты. Нарисован стог сена, и, представьте, синее.. Невозможно, ужасно. У нас сено и, я думаю, везде – зеленое, не правда ли? А у него синее! И мазками, мазками…
Знаменитый, говорят, художник-импрессионист, надеюсь, у нас их нет, и слава Богу.
Я смотрю – Цорн как-то мигает.
- Да, но Веласкес импрессионист, сударыня, - сказал он.
- Неужели? – удивились дамы.
- Да, и он (Цорн показал на меня) – импрессионист.
- Да, что вы. Неужели? – вновь изумились дамы. – А портрет Софи написан так гладко!...
Дорогой до дому Цорн спрашивал меня:
- Это высший свет?
- Да, - говорю я.
- Как странно…
Цорн молчал. А на другой день утром он собрал свои чемоданы и уехал к себе в Швецию.
Комментариев нет:
Отправить комментарий